Когда он придет в себя, его раны, скорее всего, будут уже обработаны. Но жестокость городской власти на этом не закончится. Едва живому после позорной порки Арону не позволят оправиться от травм, и завтра он будет должен вместе со всеми пойти на работу. И не важно, как он при этом будет себя чувствовать. И даже если он умрет посреди дня на глазах у своих учеников, Совет проигнорирует. И это в очередной раз докажет главную истину: не нарушай установленные запреты.
Арона уносят со сцены. К микрофону вновь выходит Теодор. На этот раз он улыбается, церемония казни официально закончилась. Вскоре все разойдутся по своим домам, но сейчас жителей Стекляшки ждет традиционное поощрение. Хотя, думаю, все-таки это подкуп. Прежде, чем объявить о начале раздачи праздничных угощений – казнь в понимании советников тоже праздник, – глава города решает выступить перед нами с заключительной речью.
– Спасибо всем за то, что сегодня присутствовали на церемонии, – говорит он.
Ха! Как будто у людей был выбор.
– Прошел еще один год со времен начала новейшей эры. Славный год. В завершении этого ежегодного мероприятия хочу вновь выразить надежду на то, что в следующий раз на эту сцену не поднимется ни один из вас. Наш город, единственный выживший город на земле…
Не выдерживаю и заливаюсь истерическим смехом. Мои вопли нарушают массовую тишину и прерывают речь градоначальника. Он смотрит на меня с недоумением. Тут же представляю, как он несется ко мне со шприцом наготове и вонзает ядовитую иглу прямо в шею, как только что Леи. Избавиться от всех, кто не согласен. Ничтожество. От фразы «единственный выживший город на земле» начинает подташнивать. С самого рождения нам твердят одно и то же. Нам врут, чтобы удержать в этой наполовину открытой клетке без верха. Ах, если бы только у меня были крылья…
Взгляд Теодора гневный, он пронзает меня насквозь, но я его больше не боюсь. Прямо сейчас я готова встать и рассказать жителям Стекляшки о том, что знаю. О другом городе, о других людях. Конечно, при этом меня будет ожидать участь отца и Олдоса. Но кому теперь есть разница до меня? Мне и самой теперь себя не жалко. Когда мое безумие доходит до предела, и я чувствую, как руки упираются в землю, чтобы поднять мое тело на ноги, ощущаю цепкую хватку Виктора. С другой стороны меня удерживает Эль. Смотрит на меня испуганным взглядом.
– Ария, – шепчет сестренка, – что ты делаешь?
Слышу голос сестры и понемногу прихожу в себя.
– Мне страшно, – произносит она.
Ее распухшие от слез глаза смотрят на меня так беззащитно и жалостливо, что мое сердце вновь раздирает отчаяние. Папа. Олдос. Они погибли. У этой девочки осталась лишь я, и ради нее я должна вести себя безопасно. Как и просил дядюшка. Пелена безрассудства исчезает, и я окончательно возвращаюсь к реальности.
Замечаю на себе удивленные взгляды соседей, некоторые смотрят с жалостью. Помешалась с горя бедняга, говорят они безмолвно. И это действительно так. Глава Совета все еще молчит, и я поспешно извиняюсь. Он заметно возмущен моей дерзкой выходкой, но когда понимает, что я – дочь только что казненного Серафима Вуда, немного смягчается. Он продолжает свою речь, периодически недоверчиво косясь на меня. И каждый раз от его взгляда мое лицо делается каменным.
– Вы должны помнить, что нельзя нарушать правила, – вновь повторяет Теодор. – Казнь – это жестоко, и мы это прекрасно понимаем. Мы бы не хотели, чтобы она существовала. Но, увы, это неизбежно. Церемония необходима для очищения нашего города, единственного оставшегося в живых места на планете, от недостойных людей. От тех, кто не хочет соблюдать порядок и работать на общее благо. От неверных и опасных. От преступников. Наше общество должно быть чисто и прозрачно, а граждане – порядочны и честны. В мире не должно быть места лжи, скрытности и предательству. Порядок – основа выживания.
Когда градоначальник вновь произносит пропитанные ложью слова о последнем живом месте на планете, он бросает долгий взгляд на меня. Замечаю в нем подозрения. И почему-то в этот раз мне становится страшно. Вскоре он распоряжается о начале празднования, люди встают со своих мест и разбредаются по парку. В разных его частях расставлены палатки с угощениями. Сегодня их выдают не по талонам, поэтому в желающих набрать пирогов и ватрушек с компотом, отбоя нет. Я устало плетусь домой, за мной по пятам идет Эль. Думаю, что Виктор тоже с ней, но мне слишком тяжело повернуть голову и посмотреть.
На пороге дома спотыкаюсь о торчащий из земли корень и падаю, ударяясь подбородком о стеклянную ступеньку. Сил встать нет, но мне на помощь приходят чьи-то крепкие руки. Они в два счета возвращают меня на ноги. Открываю глаза и вижу Виктора.
– Спасибо, – шепчу я.
Он обхватывает меня за талию и забрасывает мою руку к себе на плечо. Я ощущаю, как силы уходят из тела, но все еще пытаюсь волочить ноги. Когда Виктор понимает, что это бесполезно, он берет меня на руки, и осторожно поднимается по лестнице. Через несколько минут я уже лежу в своей кровати. Рядом Эль, у плиты суетится Виктор.
Засыпаю.
Когда открываю глаза, на улице уже темно. Комендантский час еще не наступил, понимаю это, глядя на соседей через стеклянные стены. Бросаю взгляд на квартиру Олдоса. В ней темно и пусто. Свет не горит, внутри никого нет. Эль и Виктор все еще со мной. Когда они замечают, что я проснулась, сразу же бегут ко мне.
– Поесть хочешь? – спрашивает Виктор, поднося мне стакан с водой.
Я делаю глоток прямо из его рук и отрицательно мотаю головой. Смотрю на кровать отца у дальней стены, и слезы невольно вытекают из глаз. Папа всегда был аккуратным и чистоплотным. Его постель заправлена, на покрывале ни складочки, подушка взбита, на тумбочке рядом стоит наполовину наполненный стакан с водой. Папа часто просыпался по ночам, чтобы попить. У входной двери стоят его домашние тапочки, на крючке висит рабочая одежда. Больше он ее никогда не наденет.
Конец ознакомительного фрагмента.
